Владимир Михановский

Элы

Весь экипаж "Валентины" проснулся от глубокого анабиоза. И все, кто оказался свободным от вахты, собрались в кают-компании. Огромное помещение наполнилось почти до отказа. Шутки, смех звучали не умолкая. Люди были радостно возбуждены, как всегда бывает, когда в близкой перспективе возвращение на родную Землю.

– Теперь пойдем в трехмерном пространстве. Не люблю я эти заковыристые нуль-переходы.

– Верно. То ли дело – по старинке, под фотонными парусами, правда?

– Теперь – прямым курсом к Солнечной, – слышались отовсюду голоса.

Экипаж "Валентины" уже успел вчерне ознакомиться с окрестным пространством, изучить показания приборов, полученные, пока экипаж был погружен в глубокий сон.

– Необходимо обследовать получше эти небесные тела, – сказала Анга, старший астробиолог.

– Тоже мне – небесные тела! – пренебрежительно возразил ей кто-то, указывая на еле заметную рябь обзорного экрана. – Эти обломки слишком малы, чтобы на них можно было хоть что-то найти...

Завязался спор.

Капитан, однако, принял сторону Анги, и это решило дело.

На самый большой из окрестных обломков с "Валентины" отчалила шлюпка, в которой, кроме Анги, находились штурман и юный ядерщик Леон.

Следуя программе, шлюпка сделала несколько витков вокруг астероида и затем состыковалась с ним.

– А вдруг это искусственное тело? Уж очень оно правильной формы, прошептала Анга, ни к кому не обращаясь.

– Фантазии, – тут же возразил Леон, которого обуял бес противоречия.

Едва Леон ступил, однако, на новую планету, как его охватило странное, ни на что не похожее чувство. Словно какие-то токи пронзили каждый нерв, каждую клеточку его тела. В голове сами собой сложились слова: "Мы вышли. Приглушены дюзы усталые. Бушует чужая горячая пыль. От счастья познания чуточку шалые, мы плачем от счастья, что все это быль". Дело в том, что Леон писал стихи, но это была тайна, о которой знала только Анга. Три фигуры в оранжевых скафандрах осторожно двинулись в путь. Сбоку, чуть поодаль, семенила кибертележка, груженная необходимой для экспресс-анализа аппаратурой.

Астероид вращался вокруг собственной оси довольно быстро: когда они спускались по лесенке, изумрудное светило висело в зените, теперь же оно успело значительно склониться к горизонту.

– А когда-то люди думали, что в невесомости ходить легко, – вздохнул штурман, неуклюже вышагивая.

Люди все время брали пробы почвы и грузили их на тележку. Внимание Анги привлек странный предмет, она нагнулась и подняла его. Обломок имел острые края и был полупрозрачным.

– Словно кусок панциря какого-то существа, – произнесла она задумчиво, вертя в руках находку.

– Кусок известковой породы, – сказал подошедший Леон. – Ничего интересного.

А штурман посоветовал:

– Выброси.

Анга, поколебавшись, все же подошла к тележке и осторожно положила свою находку в свободный контейнер.

Через некоторое время маленький экипаж без особых приключений возвратился на "Валентину", и Анга, как старшая группы, доложила капитану о проделанной работе...

– Мне кажется, что полупрозрачный обломок, который я показала, органического происхождения, – закончила Анга свое сообщение.

– Органического? – переспросил капитан, ему показалось, что он ослышался.

– Да.

– Но это же полная чепуха!

– У нас будет время, до Земли еще не так близко. Произведем соответствующие анализы, – спокойно возразила Анга, только щеки ее чуть зарозовели.

– Ладно, пусть так, – немного подумав, махнул рукой капитан. – Но мне заранее жаль вас, старший астробиолог.

– Почему?

– Вас ждет конфуз.

Анга озорно блеснула глазами:

– Посмотрим!

Молодой эл, с трудом переваливаясь на коротких щупальцах, которые прогибались под тяжестью панциря, налившегося ненавистной тяжестью, брел в сторону ручья. Ручей не был виден, сквозь заросли доносилось его призывное журчанье. Теперь собственная затея стала казаться элу нереальной, но он упрямо решил довести ее до конца.

Ко всему прочему, он приземлился не совсем точно – подвело магнитное поле Тусклой планеты, силовыми линиями которого он пользовался для перемещения в пространстве, и потому путь к ручью оказался непредвиденно долгим.

Изумрудное светило в аспидно-черном небе, усеянном едва заметными шляпками звезд, успело перевалить через зенит и теперь неторопливо склонялось к горизонту, а он все еще шел.

Упрямей, чем он, Гангарон, совсем недавно вылупившийся из кокона, никого в роду элов не было. И любопытней тоже. Во всяком случае, за все то время, пока элы находились на астероидах в районе этой планеты, ни один из них не посетил Тусклую. И только он, Гангарон, тайно навещал ее...

Позади остались влажные от капель росы кусты, которые представлялись Гангарону живыми существами. Ибо каждый из них в глазах молодого эла обладал собственным миром, жил по своим, неведомым Гангарону законам. Это был симбиоз неподвижной жизни, вросшей в почву, со скачущими, ползающими и летающими существами. Потому что каждый из этих элементов жил самостоятельно только вкупе со всеми остальными.

Спускаться к ручью по крутому откосу было нелегко. Мелкие обломки породы, потревоженные упругими щупальцами эла, срывались и сыпались в воду с ворчливым бульканьем, вздымая фонтанчики мельчайших брызг. Гангарон с трудом спустился на отмель, и эти же самые брызги, уже радужно блеснув, веером рассыпались от панциря в разные стороны.

Переводя дух, Гангарон взглянул вверх. Изумрудное светило висело над самым горизонтом, готовое нырнуть в него.

Щупальца от перегрузок ныли, хотя в воде Гангарон чувствовал себя несколько лучше. Вообще же на массивной Тусклой планете он чувствовал себя не совсем уверенно, как и его сородичи, которые предпочитали жить в полной или почти полной невесомости. Приспособить свое тело к силе тяжести им никак не удавалось.

– Светило в глубине загрузло. Проста, прозрачна и легка, вода осмысливает русло и кучевые облака, – пришли вдруг в голову Гангарону рифмованные строчки.

И откуда в его мозгу рождаются эти ритмические фразы? Откуда у него этот проклятый дар? Ведь ни Старый эл, ни даже Ку, его подружка, не видят в них смысла. Некоторые элы даже считают это своего рода болезнью, хотя и не говорят вслух. Но сам Гангарон чувствует, что именно в них, этих ритмах, может быть, заключено оправдание и смысл его существования... Так неужели этот дар так и пропадет с ним? Неужели никому его ритмика не будет созвучна?

Но пора было уже прощаться с Тусклой планетой. Изумрудное светило постепенно скрылось за далекими горами, и скоро наступали сумерки. Гангарона это не пугало, но ему почему-то всегда хотелось видеть Тусклую планету в радостном свете ее звезды... Может быть, потому, что тогда легче рождались ритмические фразы.

– Скажи, что тебе понадобилось там, в царстве вечной тяжести? – спросил Гангарона Старый эл, когда увидел своего молодого друга смертельно уставшим. Он уже давно наблюдал за Гангароном, знал, куда он временами исчезал, но не решался открыто спросить об этом. И только сегодня этот вопрос вырвался у Старого эла.

– Вода и... жизнь, – коротко ответил Гангарон.

Ему и самому себе было трудно объяснить то, что с ним происходит на Тусклой планете, почему его постоянно тянуло на эту столь негостеприимную для эла почву.

Долгие-долгие годы мчатся они по силовым линиям, пронзающим вселенную, и... видят себя одинокими. Менялись целые поколения элов, жившие в невесомости и питавшиеся теми лучами, что освещают каждый уголок этого бесконечного мира. И не было в этих безбрежных далях такого, чтобы элы хоть на миг ощутили себя негармоничным составляющим глубокого вакуума, температур межзвездного пространства. Это был их мир. Мир, который создал их и частичкой которого они себя всегда считали.

Здесь же, на Тусклой планете, рассуждал Гангарон, силы гравитации были на целые порядки выше тех, в которых постоянно обитали его соплеменники. Но зато здесь была и... жизнь, которую так тщетно искали в межзвездных далях. Жизнь эта, правда, была совсем иной, совсем не такой, какой представляли себе элы даже в самых смелых мечтаниях. Она была связана с тяготением и базировалась на иной, чем элы, основе. Если панцирь, скелет элов, – плоть от плоти всего окружающего мира, состоит из тех же минералов, в той же самой пропорции, то здесь, на Тусклой планете, Гангарон с удивлением узнал, что жизнь, а может быть, и Разум могут покоиться на другой основе.